Очерк Петра Николаевича Краснова из газеты "Русский Инвалид"
С-Петербург 1912 г. опубликованный в книге К.Хохульникова - "Родные
казаки".
Проезжая по Семиречью, как часто удивляешься его пустынности и
бесплодью. То горы-исполины, созданные из скал, осыпанных песком и
камнями, то пески, пески на десятки вёрст, то унылая бесплодная степь,
орошённая лишь потока ми снеговой воды, степь, жизнь которой - одна
весна. Зацветёт степными тюльпанами, покроется ковром цветов эта степь
и, точно устыдившись блеска своего и своей красоты, сейчас же завянет,
поблекнет, выгорит, станет коричневато-бурой. Бродят по ней, бесплодной
уже, табуны киргизских лошадей, стада верблюдов, да овцы и козы
дощипывают всё то, что оставили им быки и лошади. Но степи редкие
посёлки: Казанско-Богородское, Верный, Любовная, Николаевский, Илийский,
там дальше Копал, Голубевская, Джаркент, Пржевальск... Это русские и
казаки настроили здесь дома, поставили церкви, провели воду из реки,
оросили почву, насадили сады и... живут.
Пастух у нас в посёлке заболел как-то, вот табун и перестали гонять в
поле, и стали дети сами пасти свой скот, какой был – в основном коровы,
бараны да козы, ну и ишаков сюда же. А был у нас молодой ишак, шустрый
такой, весёлый, а у соседей ишачиха. И была та ишачька жеребая, а их
батька крепко наказал своим пацанам – смотрите, чтоб соседский ишак и
близко к ней не подошёл, а то она плод скинет. А до этого приезжала к
нам в село автолавка, и купил ихний батька этим двум братам по фуражке.
Там граница близко, любили местные фуражки, в которых погранцы ходят –
ну, с зелёным верхом, такие, сам знаешь. Мы им сильно завидовали, но
наш отец говорит – вам четыре фуражки сразу надо - нет, не купим, не нужны они
нам. Сразу после войны это было, народ бедно жил…
С утра выгнали мы свой скот в поле, привязали своего Яшу к кусту, ходит он травку щиплет, а вокруг коровы, да бараны наши...
Ниже приводится отрывок из «Тихого Дона» М.А. Шолохова. Там использованы
бытовавшие в казачьей среде заговоры от оружия. Они очень похожи на тексты казачьих оберегов 17-19 вв., опубликованных В. Орловым
(«Нашептывания и наговоры так называемых знахарей») и Л. Майковым («Заговоры донских казаков»).
С крутых яров смотрелись в сытые воды Яика ветхие казацкие колоколенки. Орлы на берегах караулили рыбу. Утром, когда у орлов цвели, словно розы, алые клювы, впереди парохода хорек переплывал реку. Пожалел я о ружье, низко склонившись к перилам и разглядывая его злобную рожу. А он, фыркнув на пароход, осторожно стряхивая с лапок капли воды, юркнул в лопушник.
Великое ли диво - пароход? А в этом году впервые за всю свою жизнь видит славный Яик гремучие лопасти. А тянется этот Яик от Гурьева до Оренбурга - больше чем тысячу верст, и до сего лета не допускали казаки на свою реку парохода: рыбу, говорят, перепугают. И довелось мне видеть, как целые поселки, покинув работу, бежали смотреть на пароход.
Старуху одну, в зеленом казакине, полной семьей вели на пароход под руки. Надо было старухе ехать в Уральск лечиться. Крепко боялась старуха парохода, истово крестилась при гудках и с великой верой взирала на ветхие колоколенки.
Долго не хотела говорить со мною старуха. А потом, когда рассказал я ей, какие у нас на Иртыше перемёты, стала она меня учить, как правильно рыбачить и какая должна быть "кошка" у перемета. Попутно выбранила сибирских казаков. И к вечеру уже, когда и колоколенки, и яры скрылись в лиловом, пахнущем полынью и богородской травой сумраке, поведала мне Аграфена Петровна семейную свою притчу.
