Предчувствия Колпаковского оправдались, в конце сентября его личный переводчик Бардашев и любимый джигит из киргиз рода Чапрашты Адбань Саркутев доложили ему, что среди киргиз происходит что-то странное: одни откочевывают к западу от Верного, другие подальше к востоку, что находящиеся в Верном пленные коменданты крепостей Такмак и Пишпек заметно повеселели, происходят подозрительные сборища по вечерам у аксакала - кокандца Сайд - Ахмета Сейдалинова.

Через султана Аблеса Аблиева и прапорщика милиции Кожегула Байсеркина - заседателя в совете начальника от киргизов Колпаковский узнал, что всеми султанами и почетными киргизами получены письма от начальника отряда кокандцев, прибывшего в долину Чу, которыми они приглашались на священную войну против русских. Вскоре среди сартов, живших в Верном, прошел говор, что в г. Аулиэ-Ата прибыл главнокомандующий кокандскими войсками Кана-ат-Ша с 15- тысячным отрядом сарбазов, где была регулярная пехота и артиллерия. Цель наступления - восстановление разрушенной крепости Пишпек, освобождение пленных, возвращение захваченного оружия и вытеснение русских за реку Или.

Колпаковский собрал военный совет Верного и приказал готовиться к встрече неприятеля. Многие военные начальники Верненского гарнизона, а также высшее омское начальство не хотели верить в достоверность этих сведений. Предписание о запрете передвижений войск - дабы излишне их не изнурить и не создать впечатления у киргизов о боязни русскими кокандских сборищ в виду малой вероятности нападения кокандцев пришло Колпаковскому уже после Узун - Агачской битвы. В Верном же немедленно началась подготовка к бою под руководством командира конно-легкого артиллерийского дивизиона штабс - капитана Обуха, командовавшего всей имеющейся артиллерией. Им был создан горный артиллерийский взвод. Двинутые в Копал войска были отозваны назад в Верный.

Главным пунктом нападения считалось Кастекское укрепление, которое переводилось в оборонительное положение, ему уделялось особое внимание, для усиления туда был направлен взвод стрелков, командующим гарнизоном назначен майор Экеблад, не веривший в нападение кокандцев.

В поселение на речке Каскелен на случай обхода кокандцами Кастека была направлена сотня казаков есаула Бутакова с 2 ракетными станками. Для проверки достоверности слухов о подходе кокандцев к Пишкеку был послан киргиз, чапраштинец Суранчи - прапорщик милиции. Войскам Верного был отдан приказ о готовности к выступлению каждую минуту, а населению вооружиться, пленные были высланы в Семипалатинск.

8 октября от каравана, прибывшего в Верный, Колпаковский узнал о прибытии 1,5 тысяч кокандцев к Пишпеку и движении за ними из Аулие-Аты еще нескольких тысяч кокандцев. Колпаковский отправил в находящийся в 80 верстах от Верного Кастек еще один взвод стрелков, а на пикет Узун-Агачский казачью сотню есаула Усова, поступающую в подчинение майора Экеблада, по кастекской дороге были наряжены разъезды, осматривающие близлежащие ущелья и возвышенности.

Точных сведений о неприятеле не поступало, из степи поступали тревожные вести: Сары-багиши и дулатовцы (около 5000 юрт) присоединились к кокандцам (послали на первое время им 1000 всадников). Предали прапорщик Суранчи, посланный для разведки, Бии Андас, Альдекен, Дикамбай, оказывавшие особое влияние на кочевников.

13 октября произошло передвижение войск: сотня Усова перешла из Узун-Агача в Кастек для разведывательной и аванпостной службы, отряд Бутакова из Каскелена перешел в Узун - Агач, туда же в этот же день на рассвете эшелонами вышли из Верного вторая рота 8-го батальона, сотня казаков и конно - артиллерийский дивизион под общим командованием подполковника Шайтанова.

Измена половины дулатовских волостей побудила начальника округа Колпаковского 15 октября направить письма влиятельным адбановским киргизам: султану Тезеку Нуралиеву Аблайханову - капитану русской службы, его брату тоже капитану Аблесу Аблиеву, подпоручику Джангазы Сюкову с предложением принять участие в отражении неприятеля, обещая всю добычу от сартов отдать киргизам. Колпаковский хотел использовать их в качестве заложников, киргизы не перешли на сторону кокандцев и в Верный явились только когда поняли, что дело кокандцев проиграно.

Для поддержания связи между Кастекским укреплением и Узун-Агачем , находящимися друг от друга в 27 верстах из Кастека 16 октября вечером выслана 2-я рота 8-го батальона с одним ракетным станком и несколькими казаками под командованием подпоручика Сярковского для занятия кургана Саурука (в виде развалин четырехугольного редута, сложенного из сырцового кирпича , находившегося на половине дороги. В этот же день из Верного выступил последний эшелон на Кастек -3-я рота 9-го батальона, 3 батарейных и 2 легких орудия, а в выселок Илийский для охраны сообщения с Копалом взвод пехоты, сотня казаков и взвод горных орудий.

На подступах к кургану Саурука Сярковский подвергся нападению киргизов которые были рассеяны без потерь для его отряда.
18 октября Колпаковский прибыл в Кастек. С 17 на 18-е из Верного на разведку послан джигит Адбан Саркутев, ему удалось незаметно пробраться на р. Джирен-айгыр к западу от Кастека и обнаружить неприятеля. Лагерь кокандцев и киргиз простирался от гор до нынешной станции Самсы. Получив донесение, Колпаковский в сопровождении казаков и десятком киргизов, султаном Аблиевым, прапорщиком Кожегулом Байсеркиным, Куатом и Саркутевым убыли в Кастек, в 10 верстах от Каскелена отряд наткнулся на засаду киргизов,которые получив отпор, исчезли.

18 октября войска Колпаковского расположились:

Кастек - 4 роты, 4 сотни, 3 батарейных, 4 конных орудия и ракетный станок;

Сауруков курган - рота с ракетным станком;

Узун - Агач - рота, сотня, 2 легких орудия;

Илийск - рота, сотня, 2 горных орудия;

Каскелен - полсотни водворенных казаков;

Верный - 2 роты, полторы сотни водворенных казаков.

Артиллерией командовал штабс-капитан Обух, ракетными станками — поручик Вронченский. Пехота была надежна. Кавалерия из сибирских казаков была слаба, только сотня есаула Бутакова была в высокой степени боевого совершенства.

Командущий кокандцев Кана-ат-Ша - человек пожилой, ненавидевший русских, был склонен к осторожным действиям, боясь повредить репутацию непобедимого, приобретенную в войнах со среднеазиатскими народами. С ним находились: Рустем-бек, разбитый Цимерманом, который за ложное донесение хану о разрушении им Кастека был отстранен от командования и находился в качестве советника; дахта из кокандского города Андыджа–Алимбеков, командовавший авангардом; Шамань-ходжа - начальник ташкентского ополчения и коменданты крепостей Аулие-Ата, Мерке, Пишпек. Между военачальниками не было согласия, они интриговали против Кана-ат-Ши, что и сыграло потом негативную роль.

Численность войск кокандцев - всего 22000 человек:
Кокандцы – 12 000 человек;
Присоединившиеся к ним киргизы – 10 000 человек.

Из них 20 000 подчинились Канна-ат-Ше, а остальные действовали самостоятельно. Войско состояло исключительно из конницы, пехота представляла 1000 слабо обученных Сарбазов. Артиллерия состояла из 6 медных пятифунтовых пушек под командованием русского беглого каторжника Ефграфа, угодившего на рудники из казачьей батареи.

Кана-ат-Ша разработал хороший план, но выполнил его неумело и вяло, так как основу его армии составляло одно ополчение.
Не желая рисковать открытым нападением на Кастек, он через Курдай подошел к р. Джирен - айгыр, где встал лагерем, как бы готовясь к натиску на укрепление и распустил слух, что часть его войск направлена к Илийской переправе. Отвлекая внимание русских, он предполагал обойти Кастек по ущелью и обрушиться главными силами на Верный с Алматинскими станицами, где находились склады, магазины и всякого рода запасы. Взятием станиц наносился смертельный удар развитию русской колонизации в крае, а удача кокандцев влекла за собой неминуемое восстание киргиз большой орды от Верного до реки Каратал, а за нею могла подняться вся степь киргизская до реки Иртыш.

Подполковник Колпаковский слухам о движении кокандцев на реку Или верил, имея в виду произведенный в этом направлении набег киргиз по приказанию Рустамбека в июле месяце, поэтому он и усилил Илийский гарнизон казаками и горными орудиями, но главное нападение ожидалось на Кастек. Ночью 19 октября из укрепления вышли 2 разъезда, но они не вернулись. Утром 19 октября перед отрядным лагерем появилось около 200 киргиз - всадников и с гиканьем стали носиться вокруг. Есаул Бутаков ударил их своей сотней, без потерь для себя разогнал и взял 3 -х пленных, несколько киргиз было убито. Пленные показали, что 16 000 воинов Кана -ат-Ши идут на штурм Кастека, а на сообщение с Верным выслано 2000 киргиз.

Основываясь на этих показаниях, Колпаковский, желая сосредоточить все наличные силы для отражения нападения на Кастек приказал через посыльного почтаря роте Сярковского на Сауруковом кургане и роте Соболева в Узун - Агаче следовать в Кастек, а сотне сотника Жеребятьева, находившейся тоже в Узун – Агаче, прикрывать дорогу на Верный. Почтарь уехал и пропал, а роты не идут. Начальник отряда послал тогда команду из 60 казаков под начальством хорунжего Ростовцева с подтверждением приказания ротам идти к Кастеку. Ростовцев ушел и тоже пропал. Прождав до 20 и продолжая быть уверенным, что неприятель будет штурмовать Кастек и, недоумевая, почему роты Сярковского и Соболева не испоняют приказания, подполковник Колпаковский утром 20 октября послал в Узун-Агач есаула Усова с сотней казаков и ракетным станком разузнать, в чем дело. Ушел Усов и тоже пропал.

Только в двенадцатом часу дня двадцатого числа на Кастеке получены были донесения от Сярковского и Усова, которые несколько разъяснили дело. Сярковский доносил, что с утра девятнадцатого в Узун - Агаче слышна перестрелка, почему спрашивал - как поступить. Усов же доносил, что, выйдя из Каракастека, он заметил на сопках вокруг Узун-Агачского пикета большое скопище киргизов и слышно пушечную пальбу, которая в момент посылки донесения продолжалась, почему двинулся к Узун-Агачу, откуда предполагалось доставить более подробные сведения. Численности неприятеля Усов, за дальностью расстояния, определить не мог.

Получив эти донесения, подполковник Колпаковский вошел в юрту к штабс-капитану Обуху, где был майор Экеблад и подпоручик Курковский. Состоялось короткое совещание, на котором решено - на Кастеке оставить под начальством Экеблада три роты пехоты, неполную казачью сотню, одно батарейное и одно конное орудие, а остальным войскам под командою начальника отряда идти к Узун-Агачу.

Колонна выступила в два часа по полудню, шли налегке, без патронных ящиков, с одним комплектом зарядов, мешков люди не взяли. При колонне ехала только артельная телега при орудиях Обуха, артельные котлы везли на вьюках. С Саурукова кургана взяли роту Сярковского, на которую киргизы несколько раз делали нападения, но были отбиты. Впереди шла артиллерия, арьергард, а фланги прикрывались цепями.

Спустились сумерки, морозная ночь сменила теплый день. Есаул Бутаков, опередив отряд, въехал на пригорок и дал знать, что неприятель близко. К авангарду поскакали начальник отряда и штабс-капитан Обух и перед ними на большом пространстве заблистали бивачные огни ярко горевшие в тихую ночь. Это был лагерь Алимбека. Отряд ускорил движение к пикету, в недалеком от которого расстоянии был встречен криками и проклятьями киргизов, но несколько пущенных гранат угомонили киргиз и очевидно достигли цели, так как они начали кричать издали. На пикет колонна пришла к десяти часам ночи, сделав сорок верст, и здесь только выяснилось, почему рота Соболева не исполнила приказания идти к Кастеку.

Пикет, небольшой редут с неравными, в 15 и 10 сажень фасами, лежал к северу от возвышенности, на которой ныне воздвигнут памятник, всего саженях в ста от неё, на левом берегу ручья Узун - Агач, впадающего в речку Каракастек. В ночь на 19 октября почта, следовавшая из Верного на Кастек, поспешно вернулась обратно с известием, что дорога занята неприятелем. Утром отряд увидел, что все возвышенности к югу и западу покрыты киргизкою и кокандскою конницей; в толпах последней мелькали белые и красные знамена.

Сопка, на которой памятник, тоже занята была толпою человек в сто. Занятие этой возвышенности сартами грозило большою опасностью защитникам пикета, почему Соболев приказал фельдфебелю Штинову взять 54 солдат и 4 охотников-казаков и занять сопку. Храбро бросилась эта кучка русских на неприятеля, часто спотыкаясь при подъеме по крутому спуску и приняла их в рукопашную. Кокандцы, заметив атаку, начали перебегать с противоположной возвышенности спеша на помощь своим, но фейерверкер Дудинский быстро выкатил на Кастекскую дорогу и бывшие на пикете орудия начали обстреливать подступы к атакованной возвышенности; кокандцы отступили. Наши охотники после короткого рукопашного боя сбросили кокандцев с возвышенности и утвердились на ней, потеряли ранеными трех солдат и одного казака.

Неприятель, спустившись с противолежащих высот, бросился на пикет, но встреченный пушечным и ружейным огнем, должен был отступить. В два часа пополудни перестрелка прекратилась.

В пять часов вечера защитники пикета заметили большое движение по Кастекской дороге и услышали перестрелку. Толпы неприятельской конницы поспешно начали отходить от пикета по направлению к перестрелке. Сотня Жеребятьева с одним орудием бросилась туда же и расчистив дорогу встретила команду казаков хорунжего Ростовцева. Последний был окружен киргизами, не доходя пяти верст до пикета. Киргизы то кружились, то наседали на казаков, поддерживая неумолкаемую перестрелку. Рассказывают, что при отряде была двухколесная таратайка, но киргизы из-за пыли и казаков не могли рассмотреть, что это простая повозка и Ростовцев ухитрился изобразить ее пушкою. Когда киргизы слишком наседали, он могучим своим голосом командовал по-киргизски: «орудие, пли!» и киргизы бросились прочь, опасаясь картечи. Команда потеряла трех человек ранеными.

На рассвете 20 октября толпы неприятеля, покрывшие высоты вокруг пикета, начали увеличиваться. Часть кокандцев спустились с высот и в конном строю бросилась на пикет, но была отражена картечью. Сопку, занятую Штиновым, кокандцы оставили в покое, но перед пикетным редутом кружились почти до вечера.

В четыре часа пополудни снова затрещала перестрелка. Жеребятев бросился со своими казаками на выстрелы и разогнав киргизов, очистили дорогу сотнику Усову. Почти от самого Саурукова кургана сотня эта с находившимся при ней ракетным станком вела перестрелку с киргизами. С прибытием сотника Усова киргизы и кокандцы прекратили нападение на пикет. Общие потери отряда Соболева и присоединившихся к нему казаков состояли в девяти раненых. Таким образом в течении двух дней десятитысячный отряд неприятельской кавалерии не мог завладеть дорогую к Верному, защищаемою небольшим отрядом Соболева.

Хороший план Кана-ат-ша рушился вследствие вялого исполнения Алимбеком возложенного на него поручения. Узнав все подробности боя, подполковник Колпаковкий, будучи убежден, что в борьбе с азиатами не столько важна численность войск сколько быстрота и неожиданность на поднятие и предполагал, что перед Узун-Агачом находится половина армии Кана-ат-ша, а другая стоит под Кастеком, решил атаковать его. В действительности же Кана-ат-ша, получил в своем лагере известие об неудачном нападении Алимбека на Узун-Агач утром 20 октября, оставив для защиты лагеря небольшой отряд и свою артиллерию, со своими остальными силами двинулся сам к Узун-Агачу по долине Каракастек.

Наш отряд, назначенный для атаки состоял: из трех рот пехоты, четырех сотен казаков, двух батарейных пеших орудий, четырех коннолегких и двух ракетных станков, всего 799 человек. Для защиты пикета было оставлено 75 чел. пехоты, 25 чел. казаков и одно легкое орудие.

Вечер октября, как выше замечено, был холодный, ночью ударил небольшой мороз. По приходу отряда на пикет кашеварам приказано варить пищу; солдаты начали греть чайники. Слышался оживленный разговор их, затем мало помалу все успокоилось.

Кто прилег отдохнуть в ожидании щей, да так и проспал до утреннего подъема. Другие занялись оттачиванием штыков и шашек. Многие же и совершенно глаз не смыкали.

Наступило утро знаменитого 21 октября 1860 года. Поднялись все в четвертом часу сохраняя возможную тишину. Солдаты думали было напиться чаю, но раздалась команда к выступлению и чайники пришлось бросить. Отряд выступил в пять часов утра; еще не рассвело. Все шли на легке, никто ничего с собою не взял, в полной уверенности, что дело придется иметь с небольшою частью скопищ неприятеля, который тот час же будет разбит, отряд вернется в Узун-Агач обедать, а затем предпримет движение к Кастеку, где произойдет главное сражение.

Перейдя оба рукава речки Узун-Агач, отряд двигался в походном порядке, направился логом на высоты, отделяющая долину р. Узун - Агач от следующей к западу речки Кара-Су, ныне более известной под названием Котурганки. На высотах этих господствующих сопок разъезжали киргизские пикеты. Завидев движение нашего отряда, они подняли крик и начали уходить в долину Котурганки. Выйдя в долину, последний отряд увидел, что следующая к западу горная гряда покрыта разъезжавшими кучками сартовских всадников, высоты пройденные отрядами тоже покрылись неприятелем.

Штабс-капитан Обух с сотнею казаков и конным дивизионом на рысях бросился вперед, но казаки, бывшие на плохих лошадях, отстали и артиллерия одна прискакала к берегу Котурганки. Заметив это, кокандцы мгновенно спешились и бросились на орудия. Осыпанные картечью, они отступили, но быстро оправились и возобновили атаку. Но в это время подоспели казаки, подъехали на рысях батарейный взвод и прибежала стрелковая рота. Кокандцы не выдержали нашего огня, сели на лошадей и быстро скрылись за невысокую гряду возвышенностей, разделяющую долину Котурганки от долины р. Каракастек. Киргизы, наблюдавшие за схваткой с гребня пройденных уже отрядом возвышенностей, быстро начали удаляться к югу.

Штабc-капитан Обух предполагал, что неприятель отступил к своему лагерю на Джерен-айгыр и подъехав к начальнику отряда, поздравил его с окончанием дела. Но это было начало.

Поднявшись на высоты, разделяющая долины р. Котурганки и следующей за нею Кара-су, наши увидели, что неприятельская конница быстро очищает противолежащие высоты и удается в долину р. Каракастек. Достигнув этой долины и пройдя более пяти верст от пикета, отряд остановился немного, пока пехота сравнивала спуск к реке и подъему на противоположный берег.

Солнце стояло уже высоко. День был безоблачный и обещал быть даже жарким. Переправившись на левый берег Каракастека , отряд пошел вверх по его течению. От места переправы Каракастек на протяжении пяти верст бежит по узкой долине, сжатый с обеих сторон довольно высокими буграми, но выше - долина расширяется; окаймляющие ее с востока бугры постепенно сглаживаются переходя в равнину; на западе же бугры, удаляясь от русла реки, не теряют своей холмистости и прорезываются глубокими лощинами, протянувшимися в северо-западном направлении. Лощины эти являются отличными местами засады против неприятеля , подымающегося по долине, так как разделяющие их бугры служат хорошим прикрытием. Кана-ат-Ша не замедлил воспользоваться этими выгодными для него
условиями местности.

Наш отряд шел колонною в следующем порядке: в голове - три сотни казаков с дивизионом конных орудий; затем две роты пехоты - первая поручика Соболева, вторая стрелковая подпоручика Шанявского; в интервале между ними находился батарейный взвод подпоручика Курковского; несколько сзади в арьергарде, двигалась рота подпоручика Сярковского. Неприятельская конница, очистив западные бугры, поспешно отступала, кружась перед отрядом. Отдельные кольчужники на великолепных лошадях выкидывали разные штуки молодечества, задоря наших стрелков и вызывая с их стороны напрасную трату патронов. По восточным же буграм продолжали сновать киргизы, продвигаясь параллельно нашему отряду к югу; поэтому на левом фланге его поместилась сотня казаков с ракетными станками поручика Вронческого.

Выйдя из ущелья на равнину и обогнув бугры, отделяющие первую из отходящих в северо-западном направлении лощин, отряд неожиданно увидел перед собой все главные силы неприятеля, расположившиеся в боевом порядке. Ближайшая на запад и господствующая над равниной сопка занята была пехотной колонной сарбазов, одетых в красные кафтаны и мерлушковые шапки.

Налево от сарбазов склоны возвышенностей покрыты были спешенными же колоннами кокандцев, а направо от них находилась конница. В то же время и на восточные бугры вылетели многочисленные толпы киргизов. Отряд наш оказался окруженным со всех сторон; он остановился... и чтобы предупредить удар неприятеля в правый фланг, начал быстро перестраиваться.

Сярковский спешил со своей ротой на соединение с главными силами, но лишь только поравнялся с горловиной лощины, как оттуда на него устремилась густая колонна кокандцев. Повернув роту налево, он начал отступать к отряду цепью, но кокандская пехота раздалась и густая масса конницы понеслась на цепи. Рота была охвачена мгновенно, но не смята. Пошла рукопашная. Где успели собраться в кучки, дрались сообща, а где не успели - отбивались в одиночку. Юнкер Шорохов успел собрать около себя двенадцать молодцев и построив их треугольником, лихо расчищал себе дорогу, устилая ее по обе стороны трупами халатников. Личный пример этого молодого храбреца поддержал бодрость в других.

Вронченский, отгонявший ракетами наседавшие с востока толпы киргизов, увидев суматоху в арьергарде, бросил своих ничтожных противников и, не теряя ни минуты, помчался с бывшей при нем сотней казаков и врезался в толпы сартов, а левее его крошил их штабс-капитан Обух, отряженный начальником отряда с сотней казаков и одним конным орудием. Кокандцы не выдержали и беспорядочной толпой бросились обратно в лощину. Рота была выручена и Сярковский, хотя раненый саблей в щеку, поспешил с ней к главному отряду, приготовившемуся уже к атаке.

Построение фронтом к сопке, занятой сарбазами, было следующее: стрелковая рота Шанявского на левом фланге; все шесть орудий и три сотни казаков под общей командой подполковника Шайтанова в центре; а рота Соболева на правом фланге. Сярковский со своей ротой и сотня казаков с Вронченским пристроились правее Соболева, под углом, против лощины, по которой скрылись побитые кокандцы.

Артиллерия начала обстрел сопки, занятой сарбазами. Те не выдержали и заволновались. Начальник отряда приказал Шанявскому - штурмовать! Загремело могучее русское « ура! » и, после короткой схватки, сарбазы обратились в бегство. Сопка оказалась в наших руках и артиллерии приказано занять ее. Но тут случилось несчастье, чуть было не испортившее всё дело.

Разлившиеся арыки разрыхлили почву и образовали болотце у подошвы сопки. Орудия могли взбираться на нее только справа по одному и по узкой дороге. Второе батарейное орудие, переезжая грязный арык, грузно в нем засело. Конные орудия взяли налево по болотцу, но последнее из них тоже завязло. Курковский, обладавший громадною силою, сам помог вытащить свое орудие и успел во время взвести его на сопку, но конное так и осталось внизу. Его никогда было вывозить, так как кокандцы повели решительную атаку.

Начальник отряда, видя медленное движение артиллерии, приказал подполковнику Шайтанову занять ее казаками и сам поехал туда же. Кокандцы, завидев казаков, начали быстро спускаться с противолежащих возвышенностей. Но к этому времени пять орудий успели уже занять указанную им позицию, по флангам которой рассыпались стрелки. Завязшее орудие было вытащено из тины и повернуто так, что могло стрелять вдоль наступающих колонн. Шайтанов с казаками помчался на встречу неприятельской кавалерии, врезался в нее и отбросил на зад. Пешие колонны встречены картечным и ружейным огнем...

Наступавшие не выдержали и бросились назад за гребень возвышенностей, провожаемые выстрелами батарей. Все это продолжалось несколько минут, течении которых каждое орудие успело сделать по четыре выстрела картечью. Но результаты этих нескольких минут для нападавших были ужасны. Ни один орудийный выстрел, ни одна пуля наша не пропали даром; неприятель атаковал такими плотными массами, что куда не стреляй, куда не целься, все равно попадешь в него; не мало легло его под ударами штыка и шашки, но особенный урон нанесла ему картечь на расстоянии 75 и 100 сажень. Каждый выстрел картечью буквально прочищал улицу. Весь лог около сопки сплошь покрыт был красными мундирами и разноцветными латами. Убыль неприятеля определялась в 400 человек убитыми и 600 ранеными. У нас было 2 убитых нижних чина и ранено 11 нижних чинов, подпоручик Сярковский и контужен двумя пулями сам начальник отряда подполковник Колпаковский. По словам участников боя, это произошло в тот момент, когда он, стоя верхом на вершине отбитой у неприятеля сопки, скомандовал   Шайтанову « в атаку! », а за тем повернулся к батарее, но вдруг схватился за правый бок и склонился на шею лошади. Находившиеся в конвое казаки и штабс-капитан Обух подскочили к нему, помогли сойти с лошади, думая, что
Колпаковский ранен, но он только походил немного, держась за бок, а затем вскочил в седло и сказал: «Пустяки, Василий Васильевич, готовьте побольше картечи».

Неприятель отошел за возвышенности по направлению к Джирен-айгыру; отряд наш прошел по западным возвышенностям, ограничивающим долину Каракастека еще версты две, но преследовать неприятеля подполковник Колпаковский не решился. Люди вышли с бивака натощак, не взяв с собою даже по куску хлеба; предыдущую ночь почти не спали; естественно, что они пришли в крайнее изнеможение и выдержать повторного натиска неприятеля были не в состоянии. Вторая причина — отсутствие патронов; от взятого в Кастеке комплекта оставалось не более пяти штук на ружье и то не у всех. Он повел отряд долиною Каракастека, к укреплению Кастекскому, чтобы захватить патронов и хлеба для солдат и отослать убитых и раненых. Они были уложены на телегу, взятую с собою штабс-капитаном Обухом. В арьергарде шли батарейный взвод Курковского и стрелковая рота Шанявского.

Заметив обратное движение отряда, кокандцы начали было преследование, но действовали нерешительно. Очищая себе путь впереди, он спустился с возвышенностей и напирал на фланги и тыл. Нападения на фланги были слабы. Неприятельские всадники кружились вне выстрела и только угрожали. Нападения же на арьергард были более настойчивы , несколько раз подпоручику Курковскому приходилось останавливать свой взвод и посылать, то гранату, то заряд картечи. Неприятель вскоре совершенно прекратил преследование и отряд, дойдя до кургана Саурука, остановился на отдых. Киргизы зажгли в это время около кургана сено и траву, пожар быстро распространился в соседстве от отряда, но ветер направил его в другую сторону.

Отдохнув немного, войска прошли еще верст семь по направлению к укреплению Кастек, где был сделан второй привал, с которого под охраной сотни казаков и под надзором единственного, бывшего при отряде врача Мациевского, отправлены на Кастек убитые и раненые. Конвоировавшей сотне приказано было, сдав печальный транспорт, немедленно возвратиться обратно и привезти патронов и хлеба.

Долгими показались отряду три часа ожидания. Голод и усталость давали себя чувствовать донельзя. Наконец, сотня появилась. Раздали патроны и хлеб и все бросились к ручью, кушать «солдатскую ушицу». В сумерки, с запрещением курить и разговаривать, снова тронулись в путь к Узун – Агачу, чтобы преградить дорогу кокандцам на Верное.

Это была самая тяжелая часть дня. Ночь, темно. Морозец после почти жаркого дня начал крепнуть; подул ветерок с озера Балхаш, предвестник ненастья. Усталость же войск была чрезмерна. Чуть малейшая остановка, чтобы провезти осторожно орудия через арык или сравнять спуск и подъем, люди в изнеможении садились на землю и тут же засыпали. Но лишь колонна трогалась, и сонные вскакивали и догоняли товарищей. Досталось также бедным лошадям: еле-еле дотащили они пушки до пикета и добрели сами.

В Узун-Агач пришли в полночь. Никто не думал о пище; все спешили согреться лишь и уснуть... К утру, 22 октября, в день Казанской Божьей Матери, выпал снег на пол аршина толщиною. Неприятеля вблизи видно не было. Есаул Бутаков, посланный рекогносцировать позицию кокандцев, которую они занимали накануне, где выдержали бой, привез известие, что вся долина речки Каракастек и окружающие ее возвышенности очищены от неприятеля, который, как можно было судить по следам, направился через плоскогорье Бес-Мойнак к нынешней станции Отар. Майору Экеблад послано предписание произвести с казаками рекогносцировку к кокандскому лагерю на р. Джирен-Айгыр, но пока они успели исполнить это поручение, киргизы-лазутчики, высланные к Отару, с султаном Тезеком во главе, донесли, что Кана-ат-ша поспешно уходит через Курдайские высоты обратно за реку Чу.

21-го октября, вечером, у него было совещание с главнейшими вождями кокандских полчищ. Нерешительный предводитель, испуганный большими потерями в битве, не знал, что предпринять, хотя на словах настаивал на возобновлении нападения на русских. Но другие вожди не были на это согласны. Предводитель ташкентского ополчения Шаман-ходжа прямо заявил, что ведет своих ополченцев назад. В виду таких заявлений, Кана-ат-Ша решил окончить поход и возвратиться домой. 22 октября началось отступление от Каракастека к Отару, куда потянулся и оставленный в лагере на Джирен-Айгыр отряд с пушками.

Отступление производилось безостановочно, но медленно. Масса раненых в сильной степени задерживала движение, в особенности при перевале через Курдайские высоты. Поднявшийся здесь буран с пронзительным холодным ветром многим из них сократил страдания. Их хоронили тут же на привалах. За рекою Чу ополчение разошлось по домам - кто в попутные города, кто в Ташкент, кто в Кокандское ханство.

Определенные сведения об уходе неприятеля за р. Чу подполковник Колпаковский получил от киргиз - лазутчиков 26 октября, а 27-го в этом уже не было никакого сомнения и он послал донесение в Омск генерал-губернатору Гасфорту об одержанной победе. Но не скоро это донесение дошло по назначению. Телеграфа в то время не было. С «эстафетой» послан курьером прапорщик 8-го линейного батальона Снессорев. Лошади по тракту были так загнаны и обессилены, что этому курьеру часто приходилось идти пешком по непролазной осенней грязи, а чтобы предупредить на станциях, что «едет» курьер, он заставлял кричать об этом ямщиков, да и сам не ленился делать то же. Только на одиннадцатый день по выезде из укрепления Верного Снессорев смог вручить генералу Госфорту рапорт подполковника Колпаковского с радостною вестью.

В тылу отряда

Первые сведения о движении кокандских полчищ под начальством Кана-ат-Ша в Заилийский край , как выше упомянуто, получены были в Верном от проживавших здесь по торговым делам сартов и оставших верными России киргиз. За сартами был установлен надзор, которым выяснено, что они были хорошо осведомлены о движении неприятеля и его планах. Уверенность их в том, что укрепление Верное будет взято, было настолько велико, что, как это подтвердили автору настоящей заметки все современники Узунагачской битвы, которых ему довелось застать в живых по приезду в начале восьмидесятых годов на службу в город Верный, в том числе и сам Сейд-Ахмед Сейдалинов, заранее распределили между собою всех бывших в укреплении представительниц прекрасного пола, как военную добычу для своих гаремов. Слухи об этом, в преувеличенном конечном виде, наряду с секретностью первых распоряжений о сборе войск и приготовлениях к походу, вполне естественно должны были породить панику среди жителей укрепления и вновь возникших станиц, тем более, что они не могли не сознавать полнейшую их беззащитность.

Все это хорошо понимал и сам начальник округа , поэтому, стараясь не тревожить население военными приготовлениями, он в тоже время употребил все бывшие в его распоряжении средства, чтобы обеспечить алматинские станицы и укрепления от внезапного на них нападения со стороны отколовшихся киргиз.

С 9 октября были начаты усиленные работы по возобновлению валов укрепления и устройству окопов вокруг станиц Большой и Малой Алматинских. К 16-му числу окопы эти, на скорую руку, были окончены. Окружность окопов каждой станицы доходила до двух верст. К западной стороне , обращенной к Каскеленской дороге, поставлены крепостные орудия: 7 в Большой станице, 2 в Малой и 3 в укреплении. Прислуга к ним набрана из стариков - отставных казаков, бывших когда-то на службе в конной казачьей артиллерии , которые уже сами в тревожные дни ожидания приводили себе на подмогу своих внуков, так как все сыновья этих стариков были в действующем отряде. Для прикрытия орудий в обеих станицах и укреплении назначены были две роты пехоты слабого состава, всего до 200 человек, и полторы сотни водворенных казаков под командою есаула Варагушина.

Пока войска видны были еще в крепости и сам начальник округа был на лицо, население относилось к событиям сравнительно спокойно. Но как только стало известно, что все войска ушли, и что окружной начальник сам поскакал к Кастеку, население упало духом. Доходившие же из окопов вести о безобразиях киргиз еще более усиливали панику. Для защиты станиц и укрепления ожидали султанов Тезека Нуралиева и Джангазы Сюкова с их джигитами, но они, выжидая результатов первого натиска кокандцев, сочли лучше сидеть в своих аулах. Вокруг станиц начали появляться подозрительные шайки конных киргиз.

8 октября одна из таких шаек захватила в поле поехавших за сеном двух казаков, мальчика и семнадцатилетнюю красавицу-казачку Черепанову. Казаки и мальчик были убиты, шустрая же девочка, желая спастись, назвалась сестрою подполковника Колпаковского и, как ценная военная добыча, была отправлена кокандскому хану в подарок для его гарема.
Впоследствии ее видели в Кашгаре женою одного сарта, но последующая судьба её неизвестна. В следующие дни погибло еще несколько казаков, поехавших на пашни в одиночку.

Все это в сильной степени тревожило население, совершенно не бывшее осведомленным о том, куда ушли войска и как далеко или близко неприятель. Захваченный же под вечер 19-го около крепости один киргиз еще больше увеличил суматоху, уверяя, что переметнувшийся прапорщик милиции, бий Суранчи идет на Верный с 1000 джигитов. Население, видя, что оно почти предоставлено само себе, ожидало неминуемой атаки и готовилось встретить неприятеля .

Уже вечером 18-го около всех орудий стали старики со своими внуками-подростками: по валам рассыпалась реденькая цепь пехоты. К домам сартов, которых в укреплении и станицах насчитывалось около 600 душ, поставили караулы. Все улицы загорожены рогатками. Женщинам и детям было приказано не выходить из домов. Казаки Варагушина, по его приказанию, откомандированы охранять накошенное около гор сено, а старый казак Деев, собрав всех русских торговцев и приказчиков и вооружив их чем было возможно, устроил из них разъезды и « держал дозор» вокруг станицы.

В таком напряженном состоянии население провело 19 и 20 октября. Обещанной помощи со стороны султанов все не приходило. По степи же -нет, нет да появится толпа киргиз, покружится и исчезнет. Утром 21 общая паника достигла высшего напряжения. Из Каскеленского поселения прискакал казак с запискою от станичного начальника, который сообщал, что его окружили киргизы. Поэтому он «ради Всевышняго», просил прислать «поскорее орудию или казаков с боевыми патронами или солдат». Посланный счел нужным дополнить это донесение от себя и рассказывал разные ужасы. В действительности никакого нападения на Каскеленское поселение не было. В виду его по дороге к Верному появилась толпа конных киргиз, которые покружились, покричали и при первых выстрелах скрылись. Тем не менее записка с Каскелена встревожила население еще более. Из склада добыли горное орудие, которое поспешно было отправлено в Каскелен под прикрытием 60 казаков. Жители же Алматинских станиц приготовились к атаке киргиз, мелкие шайки которых бродили кругом, но на приличном от пушек расстоянии.

После полудня загорелось подожженное киргизами у гор сено, в нескольких местах запылала степь. Казаки Варгушин и Деев со своими ополченцами бросились тушить пожар ... Описать охватившую в это время все население панику - немыслимо. Дети и женщины несмотря на воспрещение выходить из домов, все высыпали на улицы: плачь их и причитанье еще сильнее расстраивали расшатавшиеся у всех нервы.

К вечеру казаки и ополченцы Деева возвратились в Верное, преувеличенно рассказывая про свои подвиги. Вслед за ними прибыли в укрепление султан Тезек Нуралиев с небольшою кучкою киргизов, но не посвящая никого в хорошо известные ему, очевидно, результаты происшедшего в этот день боя, поскакал по направлению к Кастеку.

В ночь на 22 октября выпал снег, которым окончательно потушен вспыхнувши накануне пожар в степи. Сено спасено было казаками. Киргиз в окрестностях не было видно, население недоумевало, что все это значит, а вестей из отряда по-прежнему никаких не было. Только вечером 23 октября привезли в Верное раненных и получили требование начальника округа выслать на Каскелен патронов, зарядов для орудий и спирта для отряда. Население узнало о победе над врагом и воспряло духом .. 24 октября прибыл в Верное начальник округа. К нему незамедлили явиться с поздравлениями и с предложением своих услуг, выдавшие себя за друзей русских, султан Джангазы Сюков и другие влиятельные киргизы, прятавшиеся до того времени в ближайших к Верному горных ущельях и выжидавшие результатов боя. Явилась с поздравлением и депутация от проживавших в Верном сартов. Прием был не очень ласков, но «вскоре», как рассказывал Абдан Саркутев «все было забыто, всех простил Герасим Алексеевич и дал возможность «заслужить свои грехи». Сеид Ахмет Сейдалинов до конца своей жизни служил сартовским аксакалом Верного и грудь его украшена была многочисленными медалями «за усердие», а младший брат его Сеид Махмут с честью служил в последствии джигитом при городничем Верного, исполняя добросовестно самые серьезные и секретные поручения. Сумели заслужить впоследствии расположение начальства и отличиться в общей работе на пользу края и многие киргизские начальники, которые под влиянием разосланных кокандцами писем, соблазнились обещанною ими добычею и примкнули к их скопищам.

Боевой отряд наш, оставленный в Узун-Агаче под начальством подполковника Шайтанова, медленно возвращался на свои квартиры в Верное, с продолжительными остановками в Каскелене и на речке Аксай. 28 октября утром, когда положительно выяснилось, что неприятель ушел за реку Чу, отряд вступил в укрепление на зимние квартиры, восторженно встреченный населением всех станиц.

После божественной литургии и вознесения благодарственных молитв Всевышнему за дарованную победу купечество предложило победителям посильное угощение, которое, по условиям того времени, не могло блистать обилием и качеством явств и питий, но было приправлено не поддельными радушием и сердечною благодарностью за спасение. Все ликовали.

Вскоре всеобщая радость увеличилась еще больше, когда из Омска прискакал курьер с пакетом, в котором заключилась Царская милости и награды   Узун-Агачским героям.

На каждую роту было пожаловано по четыре знака отличия военного ордена, на каждую сотню по три и на каждый взвод артиллерии по два. Все регулярные войска, участвовавшие в бою, а именно: три роты, дивизион конной артиллерии и четвертый взвод сибирской пешей батареи получили на папахи знаки с надписью: « За отличие в 1860 году » .

Офицеры, участвовавшие в боях 19, 20 и 21 октября, получили следующие награды: поручик Вронченский переведен тем же чином в гвардейскую артиллерию, подпоручик Курковский произведен в поручики, штабс-капитан Обух награжден золотою саблей: есаул Бутаков, поручик Соболев и хорунжий Ростовцев - орденом Св. Владимира 4 степени с мечами: поручик Шанявский, подпоручик Сярковский и есаул Усов орденом СВ. Анны 3-ей степени, подполковник Шайтанов - орденом Св. Станислава 2-ой степени с мечами: прапорщик милиции Кожегул Байсеркин - орденом Св. Станислава 3- ей ст. с бантом: капитан Аблес Аблиев получил золотую медаль на шею на георгиевской ленте: а сотнику Жеребятеву выдана денежная премия в сумме 200 руб.

Фейрверкер Дудинский произведен в прапорщики в линейный батальон, а Штинов награжден знаком отличия военного ордена 4 степени.

Всем сопровождавшим отряд киргизам-джигитам выданы крупные денежные награды из сумм, находящихся в распоряжении окружного начальства.

О Высочайщих наградах, пожалованных подполковнику Колпаковскому, сказано в начале очерка. Но этими наградами Царская милость к покойному не ограничилась. Император Александр II напомнил ему об Узун-Агачском деле еще раз, пятнадцать лет спустя. Неожиданное вторжение Кана-ат-ша в Заилийский край в то время, как в Петербурге и Омске все были уверены, что кокандцы, после разгрома их скопищ на р. Джирен-Айгыр и разрушения крепостей Токмака и Пишпека полковником Цимерманом, не осмелятся скоро поднять голову, решающим образом повлияло на политику в Средней Азии. Наблюдавшаяся ранее нерешительность в распоряжениях высшего правительства по устройству защиты южной границы киргизских степей – исчезла.

Наступательное движение наших войск вглубь Азии пошло быстрым шагом и победы русского оружия следовали одна за другой. Уже в 1861 году со стороны Оренбурга выступил генерал Дебу, чтобы занять Джулек и разрушить кокандскую крепость Яны-Курган. В 1862 году полковник Колпаковский переходит на левый берег р. Чу и разрушает возобновленную кокандцами крепость Пишпек. В 1863 году полковник Черняев со стороны Сыр-Дарьи и полковник Колпаковский со стороны Верного производят рекогносцировку всей северной границы кокандского ханства, а в 1865 году полковники Веревкин и Черняев окончательно соединяют Сыр-Дарьинскую и Заилийские охранные линии.

Кокандцы не относились пассивно к нашим завоеваниям и мужественно защищались. Но последовавшие в 1865 году взятие г. Ташкента генерал-майором Черняевым, в 1868 году г. Самарканда генерал-адъютантом фон Кауфманом и образование Туркестанского генерал-губернаторства в составе областей Сыр-Дарьинской и Семиреченской должны были их убедить, что власти их в Средней Азии наступил конец. Не скоро они примирились с этим. В течение десяти лет под ближайшим руководством и личною командою покойного устроителя Русского Туркестана и   первого его генерал-губернатора от инфантерии,   генерал-адъютанта фон Кауфмана 1-го, велись еще, славные, правда по результатам, войны как с самими кокандцами, так и с приглашенными ими в союзники бухарцами и хивинцами, но окончательно упорство непримиримого нашего в Средней Азии врага было сломлено Кокандской войной 1875 года, когда, выполняя инструкции генерал-губернатора фон Кауфмана, славный белый генерал Скоблев покорил кокандские города Наманган, Чусть, Ак-джар, Андижан и вступил в самое сердце кокандского ханства г. Коканд.

Высокая честь принятия ханства под скипетр Русского царя выпала на долю покойного Г. А. Колпаковского. По высочайшему повелению, 15 февраля 1876 года состоялся торжественный въезд его, уже в чине генерал-лейтенанта в город Коканд для объявления народу о принятии его в русское подданство и об образовании из земель ханства Ферганской области. Этот день, по словам покойного Герасима Алексеевича Колпаковского, был счастливым днем в его жизни. Это был последний акт победы и торжества над Узун-Агачским противником.

Таково значение Узун-Агачской победы. Покойный Туркестанский генерал-губернатор фон Кауфман 1-ый называл Узун-Агачское дело -«матерью всех наших последующих побед и завоеваний в Средней Азии», мы позволим себе к этому прибавить, что это был первый прочный камень в фундамент нынешнего Семиречья.

Разбирая с современной точки зрения все моменты Узун-Агачского боя и распоряжения начальника нашего отряда, даже неспециалист в военном искусстве невольно приходит к заключению, что во всем этом деле был какой-то рок, предопределение свыше. Это сознавал и сам покойный Герасим Алексеевич.

Двадцать пять лет тому назад, когда в присутствии самого Колпаковского (в то время занимавшего пост степного генерал губернатора) в селении Казанско-Богородском (Узун-Агач) праздновалось освящение ныне красующегося на сопке памятника победы, покойный, по просьбе собравшихся на торжество, в числе которых посчастливилось быть и автору очерка, рассказывал хорошо сохранившиеся в его памяти подробности боя и сам критиковал почти все сделанные им тогда распоряжения.

Он подчеркнул полную свою неосведомленность о движениях неприятеля: недостаточность произведенных разведок: крайнюю рискованность предпринятого налегке и без достаточного количества патронов движение от Кастека к Узун-Агачу и еще более рискованного с голодным отрядом движения на следующее утро в долину Кара-Кастека. Повторил он распущенный киргизами легендарный рассказ, будто Кана-ат-ша отказался от дальнейших действий против отступавшего отряда под влиянием отчаяния, в которое подвергнут был потерею любимого бачи, убитого во время сражения. И в тоже время заметил, что дело могло принять еще лучший исход, если бы майор Экеблад, услышав усиленную конанаду, догадался выслать казаков с бывшими у него орудиями и ударить в неприятеля сверху... В рассказе покойного не слышалось ни малейшего желания выставить себя героем, или приписать себе честь победы, напротив он   старался   выдвинуть   на   первый   план заслуги Соболева, предусмотрительность Обуха, геройство и храбрость всех остальных своих сподвижников из числа коих в толпе слушателей был Курковский, георгиевские кавалеры Штинов, Аликин и др. Как истинно верующий христианин он закончил свой рассказ уверением, что «во всем этом деле была рука Провидения, заранее предначертавшего ход событий в Средней Азии».

Преклоняемся пред этими замечательными словами. Но не можем не обратить внимания читателя на то, чтобы быть беспристрастным критиком, необходимо результаты Узун-Агачского боя объяснить отчасти и личными качествами главнейших участников его, а главное тою школою, которую они прошли.

Покойный Герасим Алексеевич не получил не только специального, но даже школьного образования. Все детство он провел около матери, которая научила его читать и писать и верить и уметь исполнять свой долг. Будучи юношей, он увлекался историей Суворова и боготворил его. Шестнадцати лет поступил рядовым в Модлинский пехотный полк, а через четыре года уже вступает в боевую жизнь и в течение одиннадцати лет без перерыва находится в походах: сперва против горцев на Кавказе, затем в Молдавии и Валахии и заканчивает первый период своей боевой жизни в Венгрии. Смелостью и храбростью он завоевывает себе при первой же стычке с неприятелем в ущельях Кавказа офицерские эполеты, а потом, за ту же храбрость в делах с неприятелем и за отличие по службе, постепенно награждается орденами Св. Анны 4 и 3 степеней, Св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом и дослуживается до чина штабс-капитана.

Для такого человека, привыкшего к лагерной и боевой обстановке, мирная жизнь в далеких Березове и Сургуте (где он, впрочем, оставил после себя добрую память, как администратор и за отличия был повышен до чина майора) не могла быть привлекательною. Назначенный в Верное, он снова попал в привычную ему обстановку и узнав о неожиданном вторжении в вверенный ему край неприятеля, не мог, в силу выработавшихся условиями прежней жизни убеждений, не ответить ему неожиданностью же. «Быстрота, глазомер и натиск», «ляжем, братцы, костьми за вверенное нам Царем Батюшкою знамя, но не дадимся врагу» - были его девизом.

Сподвижники же его под Узун-Агачем были вполне с ним солидарны. Старшие - Обух, Шайтанов, Бутаков, Щербаков, Усов были степняки, сжившиеся с условиями местной жизни, не раз имевшие дело с «халатниками» и не считавшие их даже серьезными противниками, а молодежь... Молодежь пятидесятых годов старалась лишь подражать старикам и строго следовать их приказаниям. Может быть это и лишало их конкретной самостаятельности в действиях, как например поступил Сярковский, выжидая на Сауруковом кургане, вместо того, чтобы спешить на выстелы Соболева, но все же вело их к чести и славе. Почти все они заслужили георгиевские кресты, а Вронченский отличился и под Севастополем в борьбе с культовым врагом.

Все совершилось, поэтому, весьма просто и так, как должно было быть. По нашим убеждениям, мы верим, что исходом дела руководила воля Высшего закона, но, рисуя в своем воображении картину боя, когда не большая горсточка людей смело выстраивается грудью против превышающего ее в сорок раз неприятеля с твердой уверенностью, что она его опрокинет, мы невольно вспоминаем слова поэта: «Да, это были люди. Богатыри - не мы !»